Джидду Кришнамурти родился в субботу, 11 мая 1895 года, в Маданапалле, маленьком городке на юге Индии, чуть к северо-западу от Мадраса. Его отец, Джидду Нараяная, женился на троюродной сестре, Сандживамме, которая родила ему десять детей, из которых Кришна был восьмым, и из которых к 1907 году выжило только пятеро.

Семья была из телугуговорящих индусов, принадлежащих к высшей касте, брахманам, и были строгими вегетарианцами. Их имя, которое иногда писали также Джедду (а эта фамилия не всегда ставилась перед именем), как говорят, пошло от деревни, из которой происходила семья, хотя следов такой деревни найти не удалось.

Прадед Кришны со стороны отца, выдающийся знаток санскрита и очень благочестивый человек, занимал высокий пост в юридическом отделе Ост-Индийской компании, а дед, тоже эрудированный человек, был на гражданской службе, тогда как его отец, окончив Мадрасский университет, стал официальным лицом в налоговом департаменте британской администрации, в конце своей карьеры поднявшись до положения тахсильдара (сборщика налогов) и окружного магистрата (главного судебного исполнителя), получая 224 рупии в месяц (около четырех фунтов в неделю), так что по индийским стандартам семья жила достаточно благополучно.

Семья, которая строго следовала индусской кастовой системе, жила в небольшом двухэтажном доме в Маданапалле, по аллее возле которого протекала открытая оросительная канава, поставлявшая всю воду, используемую для хозяйственных целей. Питьевая вода ежедневно доставлялась водоносами из колодца неподалеку. Они выливали ее в огромные керамические сосуды, стоявшие в центральном дворе, где сушилось белье и иногда готовилась еда. Канализацию вычищали дворники, «неприкасаемые», которые не принадлежали вообще ни к какой касте, или христиане, которые столь же презирались. Дворников не допускали в дом, кроме как для выемки нечистот, и в доме брахманов никакую еду не должны были приготовлять небрахманы. Ничто, однако, не мешало бедному брахману выполнять домашнюю работу для более богатого. Межкастовых браков не было, и никто не мог сменить касту, кроме как в следующем воплощении, когда хорошими делами он заслужит право подняться вверх по лестнице: таков был закон кармы.

Европейцы были для них наравне с неприкасаемыми. Сандживамма выбросила бы еду, если бы на нее упала тень англичанина, а если бы англичанин вошел в дом, комнаты после этого должны были быть очищены, а дети переодеты в чистое. Нараяная не мог быть столь щепетилен, поскольку на работе ему приходилось общаться с белыми и даже приглашать их к себе на веранду.

У Сандживаммы было сильное предчувствие, что ее восьмой ребенок должен стать в каком-то отношении примечательным. Сам Нараяная так рассказывал о его рождении:

«Это было в маленьком переулке, где мы жили, в Маданапалле, в доме со вторым этажом. Я переехал в этот город в конце 1894 года. Как разъездному чиновнику на правительственной службе, мне часто приходилось уезжать по делам. Вернувшись домой после одной из таких поездок 11 мая 1895 года, ближе к закату, я нашел свою жену очень радостной и счастливой, хотя она совсем скоро ожидала родов. Она сказала, что это может случиться сегодня, и я спросил её, где она предпочтет рожать: наверху или внизу.

Она ответила, что уже выбрала и приготовила комнату на нижнем этаже. Тогда я спросил ее, достаточно ли хорошо она себя чувствует, чтобы спеть мне. У нее был прекрасный мелодичный голос, и она очень любила петь. Она ответила: «Да, но давай я поднимусь наверх». Затем, откинувшись в легком кресле, она спела. После этого мы поужинали и отправились спать на почти полностью открытый верхний этаж, потому что был май, у нас обычно очень жаркий.

Около одиннадцати жена позвала меня. Мои слуги и дети все были внизу. Она сказала, что плохо себя чувствует, и попросила отнести её вниз. По нашему обычаю у нас была комната для пуджи, выделенная для медитации и молитвы, и именно в эту комнату она хотела. Обычно по вечерам после еды, а также до принятия ванны мы не входим в эту комнату. Но, поскольку она настаивала, я позволил ей этой ночью войти в комнату для пуджи. Она казалась очень спокойной и некоторое время сидела в медитации, простираясь в поклонении. Её особым божеством был Анджанайа, и она вышла оттуда, повторяя это имя. Затем она удалилась в ту комнату, которую приготовила, где наша родственница-брахманка стояла вместе с нами, помогая ей. Прямо перед родами вошла медсестра из шудр, которую прислали из больницы, а я сидел в холле перед дверью с часами в руке (это обычное правило для таких случаев). Через некоторое время дверь открылась, и наша подруга объявила: «Ширашодаям» (голова появилась). Это санскритское слово, которое используется всегда и означает то время, которое мы считаем моментом рождения. На моих часах было 12.30 ночи.* При рождении других детей моя жена очень сильно страдала, но на этот раз рождение было легким и быстрым, и она всё время повторяла: «Рама, Рама, Анджанайа».

На следующее утро послали за астрологом, Кумарой Шраутулу, который был одним из величайших астрологов в «переданных** областях». Ему сообщили точное время рождения, и он удалился в комнату для пуджи, чтобы совершить обычные религиозные церемонии, требующиеся перед тем, как приняться за дело. Когда они были выполнены, он взял бумагу и карандаш и сделал астрологические расчеты. Он сказал мне, что этот мальчик будет очень великим человеком, и на протяжении всех последующих лет, когда мы встречались, он всегда спрашивал меня: «Как там мальчик Кришна?». И добавлял: «Подождите, я сказал вам правду; он станет очень удивительным и великим». Уже на другой день он опять говорил со мной на эту же тему.»***

__________
* 11 мая 1895 года, так по расчетам индийской астрологии, которая считает день от восхода до восхода, таким образом 0 ч. 30 мин. считается еще субботой 11-го числа, тогда как по английскому счету это было бы воскресеньем 12-го числа.
** Ост-индийской компании в 1800 г. — Прим. пер.
*** Этот отчет о детстве Кришны был записан в 1911 году под диктовку Нараянаи госпожой Кэтлин Тэйлор в Адьяре и подписан им в присутствии двух надежных свидетелей. Другие высказывания Нараянаи, приводящиеся здесь, цитируются из того же источника.

Точная дата рождения Кришны не была известна, пока Ч. Джинараджадаса не опубликовал его гороскоп на санскрите и английском в «Теософисте» за апрель 1932 года. До того, хотя год и месяц были известны, день давался Нараянаей по-разному — как 4, 11 и 25, причем 25 принимали чаще всего. То, что опубликовал Джинараджадаса, было копией оригинального письма, написанного лично Нараянаей и отправленного им астрологу, Дж. Э. Сатклиффу, и вне всяких сомнений, показывает, что Кришна родился в субботу, 11 мая 1895 года в 12.30 ночи по местному времени (по индийскому счету).

Джинараджадаса заключил, что когда Нараяная давал неправильную дату, у него не было под рукой гороскопа или он не заботился о том, чтобы свериться с ним. Джинараджадаса также предположил, что оригинал был написан на санскрите (как и его собственный гороскоп). Сам гороскоп непонятен никому, кроме астрологов, но я не могу не процитировать одну фразу из его английского перевода: «В это гармоничное время (саттвика), наделенное верхними шестью варгами, родилась драгоценность — сын великого человека, Брахма Шри Джидду Нараяная, готры Харита — полная луна океана семейства Джидду; наделенный до последнего дня растущим процветанием, благословенный и одарённый милостью Господином богини Лакшми; в утробе-океане его супруги, Шримати Сандживаммы; наделенный доброй удачей и чистым характером».*

В течение одиннадцати дней после рождения Сандживамма и Кришна оставались вместе в полумраке; мать кормила его и укачивала в подвесной колыбели, сделанной из материи.** На шестой день провели церемонию наречения имени (предположительно тоже в полумраке). Поскольку восьмой ребенок родился мальчиком, его назвали Кришнамурти, в согласии с канонами индуизма, в честь Шри Кришны, который сам был восьмым сыном. Это было особенно подходящее имя, потому что Сандживамма была преданной этого Бога.

__________
* Благодарю Теософическое Общество, Лондон, за присланную мне копию статьи Джинараджадасы.
** Так предположила Пупуль Джаякар, потому что таков был обычай. (Pupul Jayakar, «Krishnamurti», с. 17).

Нараяная, будучи брахманом, в течение пятнадцати лет был также членом Теософического Общества (принимающего последователей всех религий), международная штаб-квартира которого находится в Адьяре — за рекой Адьяр, к югу от Мадраса, располагаясь вдоль морского берега. Сандживамма тоже интересовалась теософией, особенно Анни Безант, видным лидером теософов, которая так много сделала для образования индийцев (Безант не была президентом Общества до 1907 года). Это известно от Кришны, когда в возрасте восемнадцати лет, летом 1913 года, он отдыхал в Варанжвилле, на берегу Нормандии, и его наставник попросил его написать сочинение на тему «Пятьдесят лет моей жизни». Кришнамурти решил сделать из него автобиографию, добавляя к нему каждый год, так что «к 1945 году я наконец оправдаю заглавие». Всё, что было тогда в действительности написано, — это около двух тысяч слов, дающих очерк его жизни до 1911 года. В этом своем сочинении он писал:

«Адьяр был для меня особенно интересен, потому что мой отец посещал там теософические собрания. Он также устраивал дома встречи для изучения теософии, и я узнал об Адьяре от матери и от него. У моей матери была комната для пуджи, где она регулярно поклонялась; в комнате были образы индийских божеств, а также фотография Анни Безант в индийской одежде со скрещенными ногами на чоуки, маленькой платформе, покрытой тигровой шкурой. Обычно, когда мои братья были в школе, я оставался дома, потому что очень страдал от лихорадки — фактически, почти каждый день — и часто шел в комнату для пуджи, где она выполняла свои ежедневные церемонии. Затем она говорила со мной о Безант, карме и реинкарнации, а также читала мне из Махабхараты, Рамаяны и других индийских писаний. Мне тогда было только семь или восемь лет, так что я не мог многого понять, но я думаю, что чувствовал многое из того, чего не мог понять».

Затем у Сандживаммы родились еще два мальчика — Нитьянанд (Нитья) (30 мая 1898 г.), к которому Кришна был очень привязан, и Садананд (1902), который несколько отставал в умственном развиии.

В ноябре 1896 года Нараянаю перевели в Чудаппа, намного более крупный город, пораженный малярией. В следующий год, который был очень голодным, двухлетний Кришна заболел малярией так сильно, что несколько дней думали, что он не выживет. Хотя в 1900 году Нараянаю снова перевели в более здоровый город Кадири, Кришна много лет страдал от периодических приступов лихорадки; он также сильно страдал от кровотечений из носа. У Нитьи тоже было несколько приступов малярии. В Кадири Кришна, когда ему было шесть, как и все брахманские мальчики в начале образования, прошел через церемонию священного шнура, или упанаяну. Эта церемония отмечает их вхождение в брахмачарью, означая, что они принимают на себя все брахманские обязанности, ибо каждый брахманский мальчик рожден, чтобы быть жрецом. Нараяная так описывал это важное событие:

«В нашем обычае делать из этого семейный праздник, и друзей и родственников приглашают на обед. Когда все соберутся, мальчика купают и переодевают во всё новое. Если родители могут себе это позволить, то используется очень богатая одежда. Кришну принесли и посадили мне на колени, а в протянутой руке я держал серебряный поднос, куда были насыпаны зерна риса. Затем его мать, сидевшая возле меня, взяла указательный палец его правой руки и прочертила им в рисе священное слово АУМ, которое в санскритском написании состоит из одной буквы. Эта буква, в своём звучании, является первой буквой санскрита и всех местных языков. Затем с моего пальца сняли кольцо и поместили его между указательным и большим пальцами ребенка, а моя жена, держа его за ручку, снова прочертила священное слово буквами телугу этим кольцом. Затем, уже без кольца, эта буква была прочерчена еще три раза. После этого жрец пропел мантры и благословил мальчика, чтобы он был одарен духовно и интеллектуально. Затем, взяв с собой Кришну, мы с женой поехали в храм Нарасимхасвами, чтобы поклониться и молиться за будущий успех нашего сына. Оттуда мы поехали в ближайшую индийскую школу, где передали его учителю, который провел аналогичную церемонию, прочертив священное слово на песке. Тем временем многие друзья школьников собрались в комнате, и мы раздали им кое-что, что могло бы послужить для последующего угощения учеников. Так мы отправили своего сына на учебу согласно древнему брахманскому обычаю.»

Младший брат Кришны Нитья, который был на три года младше его, любил бежать за ним, когда тот шел в школу, желая тоже идти учиться. Нитья был настолько бойким, насколько Кришна был мечтательным и мягким; тем не менее, братья были сильно привязаны друг к другу. Часто Кришна мог вернуться домой из школы в Кадири без карандаша, доски или книги, отдав их какому-нибудь более бедному мальчику. Утром к дому приходили нищие, и в обычае было насыпать в каждую протянутую руку некоторое количество риса. Мать Кришны посылала его раздавать этот рис, но он возвращался назад за новой порцией, сказав, что высыпал всё в мешок первого человека. По вечерам, когда Нараяная, вернувшись с работы, сидел со своими друзьями на веранде, нищие приходили снова — за приготовленной едой. На этот раз слуги могли пытаться прогнать их прочь, но Кришна вбегал в дом, чтобы попросить еды для них, а когда Сандживамма угощала детей сладостями, Кришна брал только часть своей доли, а остальное отдавал своим братьям. И когда бы Нитья ни просил еще, Кришна никогда ему не отказывал.

Когда они жили в Кадири, каждый вечер Кришна и Нитья сопровождали мать в большой храм Нарасимхасвами, знаменитого своей святостью. У Кришны всегда была религиозная жилка. Удивительно, что у него также были и наклонности к механике. Однажды, когда отца не было дома, он разобрал его часы на детали и отказывался идти в школу или даже есть, пока не соберет их обратно, что ему удалось сделать удовлетворительно. Эти две противоречивые черты его натуры, равно как и его щедрость, сохранялись у него на протяжении всей жизни.

В дневниках Кришнамурти, написанных в 1973 г. и опубликованных в 1982 г., единственные сделанные им заметки о своем детстве, помимо тех, что я уже знаю из сочинения, написанного им в Варанжвилле, были следующими:

«Маленьким мальчиком он* имел обыкновение сидеть под большим деревом возле пруда, в котором росли лотосы; они были розовыми и сильно пахли. Из тени этого раскидистого дерева он мог наблюдать тонких зелененьких змеек и хамелеонов, лягушек и водяных змей. Это было приятное место под деревом, с рекой и прудом. Казалось, там было так много пространства, и в нем это дерево создавало его собственное пространство. Всё нуждается в пространстве...

Два брата (Нитья и он) могли сидеть вместе с многими другими в комнате с образами, затем было пение на санскрите, а затем полная тишина — это была вечерняя медитация. Младший брат мог заснуть, опрокинуться и проснуться только тогда, когда другие вставали, чтобы уйти. Комната была не очень большая, и в ее стенах были картины, образы святого...

К тому пруду приползали змеи, а иногда и приходили люди; там были каменные ступени, ведущие к воде... В то утро там была длинная, тонкая зеленая змея; она была утонченной и почти невидимой среди зеленых листьев; но она должна была быть там, неподвижная, ожидающая и наблюдающая. Была видна большая голова хамелеона. Он лежал на ветке и довольно часто менял цвета.»**

__________
* В поздние годы, если он когда-либо упоминал о себе, он делал это в третьем лице.
** «Krishnamurti’s Journal», с. 44-45.

В 1903 году, после трех быстрых перемещений, семья опять оказалась в зараженном малярией Чудаппа. (Один из этих быстрых переводов, вероятно, был в Маданапалле, потому что в Адьярских архивах есть письмо от директора начальной школы, где заявляется, что Кришна посещал школу с сентября 1902 года до конца года). В 1903 году в Чудаппа умерла старшая сестра Кришны. Нараяная свидетельствует, что из-за этого сердце его жены было разбито. Этой девушке было всего двадцать лет, она была высоко духовной, ее не заботило ничто из того, что мог ей дать мир. Именно после ее смерти Кришна впервые продемонстрировал, что он ясновидящий. В своем варанжвилльском сочинении он написал, что его мать имела некоторые психические способности и часто могла видеть свою умершую дочь:

«Они говорили между собой, а в саду было особое место, куда моя сестра обычно приходила. Мать всегда знала, когда моя сестра была там, и иногда брала меня с собой в это место и спрашивала, вижу ли я тоже сестру. Поначалу я на это смеялся, но она попросила меня посмотреть еще раз, и после этого мне удалось несколько раз увидеть сестру. После этого я всегда мог видеть свою сестру. Должен признаться, что я очень боялся, потому что видел ее мертвой и видел, как ее тело сожгли. Обычно я бросался к матери, а она говорила мне, что нет причины бояться. Я был единственным в семье, кроме матери, кто имел эти видения, хотя верили в них все. Моя мать была также способна видеть ауры людей, и я тоже иногда их видел».

В декабре 1905 года, когда Кришне было десять с половиной лет, а семья еще была в Чудаппа, на них обрушился страшный удар: умерла сама Сандживамма. Кришна писал в своем варанжвилльском сочинении:

«Самые счастливые воспоминания моего детства сосредоточены вокруг моей дорогой матери, которая дарила всем нам любовь и заботу, которой славятся индийские матери. Я не могу сказать, что был особенно счастлив в школе, ибо учителя были не очень добры ко мне и задавали уроки, которые были для меня слишком трудны. Мне нравились игры, если они не были слишком грубыми, поскольку у меня было очень хрупкое здоровье. Смерть моей матери в 1905 году лишила меня и моих братьев того человека, который нас больше всего любил и заботился о нас, а мой отец был слишком занят, чтобы уделять нам много внимания. Фактически не было никого, чтобы присматривать за нами. В связи со смертью матери я могу упомянуть, что часто видел ее после смерти. Помню, как однажды последовал за формой своей матери, когда она поднималась по лестнице. Я протянул руку, и мне казалось, что я схватил ее за платье, но она исчезла, как только достигла верха лестницы. До недавнего времени я слышал, как она следует за мной, когда я иду в школу. Я помню это в особенности потому, что слышал звон браслетов, которые индийские женщины носят на запястьях. Поначалу я оглядывался назад, немного испугавшись, и видел смутные очертания ее платья и часть ее лица. Так бывало почти всегда, когда я выходил из дома».

Нараяная подтвердил, что Кришна видел свою умершую мать:

«У нас в обычае брать порцию еды, приготовленной дома, и помещать на листе возле того места, где лежал умерший, и мы сделали так и для моей жены. Между девятью и десятью утра на третий день Кришна собирался принять ванну. Он пошел в ванную и, только вылив себе на голову несколько лотаНебольшой медный кувшин — прим. пер. воды, он вышел раздетый (хотя на нем была набедренная повязка) и мокрый. Дом, в котором мы жили в Чудаппа, был длинным и узким, и комнаты шли одна за другой, подобно купе в поезде. Когда Кришна пробегал мимо меня из ванной, я схватил его за руку и спросил, в чем дело. Мальчик сказал, что в ванной с ним была его мать, а когда она вышла, он последовал за ней, чтобы увидеть, что она собирается делать. Тогда я сказал: «Разве ты не помнишь, что твою мать отнесли на место для сожжения?». — «Да, — ответил он, — я помню, но хочу посмотреть, куда она идет сейчас». Я отпустил его и последовал за ним. Он прошел в третью комнату и остановился. Там было место, где сари моей жены обычно растягивали на ночь для сушки. Кришна стоял, внимательно глядя на что-то, и я спросил его, что происходит. Он ответил: «Моя мать снимает мокрую одежду и надевает сухую». Затем он прошел в следующую комнату и сел возле того листа, на который была помещена еда. Я стоял возле него несколько минут, и он сказал, что его мать ест. Вскоре он встал и пошел к лестнице. Я пошел за ним. Он остановился на полпути вверх и сказал, что больше ее не видит. Тогда мы сели вместе, и я расспросил ее, как она выглядела и говорила ли с ним. Он сказал, что она выглядела в точности, как обычно, и с ним не говорила».

После смерти своей жены Нараяная взял отпуск на несколько месяцев и ради здоровья детей вернулся в Маданапалле; вернувшись на службу, он смог остаться там до ухода на пенсию. 17 января 1907 года Кришна и Нитья были приняты в среднюю школу в Манадапалле, которую посещали до января 1909 года.

Примерно в двух милях от их дома был одинокий холм с храмом на вершине, и Кришна любил каждый день после школы туда ходить. Никто из других мальчиков не хотел составить ему компанию, потому что приходилось взбираться по крутому каменистому склону, но он часто настаивал, чтобы Нитья пошел с ним. Ему также нравилось брать своих друзей на пикники. Поскольку его отец теперь занимал довольно важную должность окружного магистрата, братья Кришны считали ниже своего достоинства нести еду на место пикника; Кришна же, у которого не было такого чувства собственной важности, мог взять еду у слуг и нести ее сам.

В конце 1907 года в возрасте пятидесяти двух лет Нараянае пришлось уйти на пенсию, которая составляла 112 рупий в месяц — половину его прежнего заработка. Тогда он написал госпоже Безант, которая только что стала президентом Теософического Общества, предлагая «службу от всего сердца и на полное время» в любом качестве в обмен на размещение на территории Адьярской штаб-квартиры его самого и его сыновей. Он сказал ей, что, будучи на службе правительства, он отвечал за 800 квадратных миль, на которых было 150 деревень, и чувствует, что мог бы управлять достаточно большим поместьем; он также сказал, что является вдовцом с четырьмя сыновьями от пяти до пятнадцати лет, а единственная его дочь, оставшаяся в живых, вышла замуж, и теперь некому присматривать за мальчиками.

Безант отказала ему на том основании, что ближе чем в трех милях нет школы, и это потребовало бы расходов, чтобы посылать туда детей в тележке, запряженной пони. Кроме того, дети вносили бы беспокойство в жизнь штаб-квартиры. Нараяная настаивал, но каждый раз получал отказ. Затем в конце 1908 года одному из секретарей Общества внезапно понадобился помощник, и он предложил взять Нараянаю на эту должность. После встречи на съезде Теософического Общества в декабре 1908 года Безант наконец согласилась нанять его, и 23 января 1909 года он переехал в Адьяр со своими четырьмя сыновьями. Но поскольку на территории Адьяра не было свободного дома, семью поместили в ветхий домишко сразу за пределами территории. Старший сын, Шиварам, впоследствии ставший врачом, поступил в Президентский колледж в Мадрасе, тогда как Кришна и Нитья пошли в среднюю школу Паннапхур Субраманьян в Майлапуре, каждый день проходя пешком по три мили туда и обратно. Маленький Садананд ни физически, ни умственно вообще не подходил для школы.

Уроки проводились в основном на английском, который Кришна знал очень мало. Он казался учителю таким глупым, что тот выгонял его из класса на веранду и забывал о нем до тех пор, пока не называл тупым какого-нибудь другого мальчика. Тогда-то он вспоминал о нем и впускал обратно. Почти каждый день Кришну били палкой за то, что он не выучил уроки. Иногда его забывали на веранде до самого конца учебного дня, когда Нитья выходил, обнаруживал его там стоящим в слезах и вел домой за руку.

Мальчики прибыли в Адьяр в ужасном физическом состоянии, истощенные, искусанные москитами и со вшами даже в бровях. Поначалу тетя, сестра Нараянаи, ссорившаяся со своим мужем, приходила присматривать за ними, но она была неряха и очень плохо готовила; она оставалась с ними лишь недолго, а когда она уходила, опять некому было за ними присмотреть.

Единственное удовольствие, которое оставалось у ребят — по вечерам ходить на пляж, плескаться в воде с деревенскими мальчишками и наблюдать за пловцами из Адьярской штаб-квартиры. Ее территория простиралась на большое расстояние вдоль почти пустынного песчаного пляжа, там, где широкая река Адьяр впадает в Бенгальский залив; это так называемое Коромандельское побережье.

Не прошло и трех недель после того, как Нараяная с семьей поселился в своем домике, как в Адьяр прибыл Чарльз Уэбстер Ледбитер, ясновидящий и важный лектор Теософического Общества. Он прибыл после почти семилетнего отсутствия, за время которого в Англии был вовлечен в скандал в связи с обучением мальчиков. Он вышел из Общества, но после того, как в 1907 году Безант стала президентом, она приложила много усилий, чтобы очистить его имя. И в конце концов ей удалось восстановить его положение. Он вернулся жить и работать в Адьяр, как раньше, но с тех пор уже никогда не занимал никакой официальной должности в Теософическом Обществе. Двое его молодых секретарей обратили его внимание на Кришну и Нитью, которыми они заинтересовались во время своих вечерних купаний. Тогда Ледбитер отправился на берег сам и сразу же был поражен красотой ауры Кришны, в которой, как он утверждал, не был даже следа эгоизма.

Но лишь к концу апреля он попросил Нараянаю привести Кришну в восьмиугольное бунгало, в котором он жил, рядом со зданием штаб-квартиры. Он посадил его рядом с собой на диван и положил руку на голову мальчика. А тем временем он пристально за ним наблюдал, особенно во время церемонии священного шнура для Нитьи, которая произошла беспрецедентно поздно — ему было почти одиннадцать — несомненно, по причине небрежения, в котором оказались мальчики после смерти матери.

В своем варанжвилльском сочинении Кришна писал про Ледбитера:

«Когда я впервые вошел в его комнату, я очень боялся, потому что большинство индийских детей боятся англичан. Я не знаю, в чем причина этого страха, но помимо разницы в цвете кожи, которая, несомненно, является одной из причин, могла повлиять и политическая агитация, которой было много, когда я был мальчиком, а наше воображение было возбуждено слухами, которые пошли о нас. Я должен также признаться, что европейцы в Индии обычно вовсе не бывают добры к нам, и я видел много актов жестокости с их стороны, которые усугубляли это чувство. Потому для нас было сюрпризом обнаружить, насколько другим был этот англичанин, который, кроме того, был еще и теософом».

Так закончилось индийское детство Кришны.

Некоторые дополнительные подробности о детстве Кришны, ставшие известными в последние годы, были получены из очень странного источника. Как известно каждому, кто читал историю Кришнамурти, летом 1922 года он прошел через интенсивный трехдневный духовный опыт, полностью изменивший его жизнь. В то время он вместе с Нитьей жил в долине Охай в Калифорнии, в коттедже, снятом для них американской теософкой Мэри Грэй рядом с ее собственным домом. У Нитьи случился рецидив туберкулеза, которым он страдал с весны 1921 года, и братья по пути из Сиднея в Швейцарию остановились в Калифорнии, а долину Охай им посоветовали как имеющую столь же целебный климат для этой болезни, как и Швейцария.

Они прибыли в Охай 6 июля 1922 года и нашли это место раем. Вскоре после этого с им встретилась Розалинда Вильямс, американская девушка девятнадцати лет, которая гостила у миссис Грэй, и они стали близкими друзьями. Она особенно хорошо влияла на Нитью, который делал всё, что она ему говорила, хотя бывал очень раздражительным, когда Кришна пытался его успокоить. Розалинда с согласия своей матери осталась у миссис Грей и каждый день ходила в коттедж к Нитье как неофициальная няня.

Розалинда и была с братьями, когда между 17 и 20 августа Кришна пережил тот самый опыт.* Также с ним был и А. П. Уоррингтон, генеральный секретарь Теософического Общества в Америке, который первым и порекомендовал братьям долину Охай и сам имел коттедж в долине неподалеку.

__________
* Отчет об этом был впервые опубликован в книге «Кришнамурти: годы пробуждения» — M. Lutyens. «Krishnamurti: The Years of Awakening».

Через две недели после этого, 3 сентября, у Кришны и началось то, что Нитья называл «процессом». Это была ужасная боль в разных частях тела, но в основном в голове и позвоночнике, которая регулярно появлялась каждый вечер в 6 часов 30 мин и длилась около часа (во время ранее пережитого трехдневного опыта было очень мало боли). Но во время этих сессий в теле оставалось очень мало сознания Кришны, если оно оставалось вообще — всё, что в нем оставалось и переносило боль, это «физический элементал», как называл его Нитья. Это та часть тела, которая контролирует его инстинктивные и чисто физические действия, когда высшее сознание удалено. Было сказано, что физический элементал, как говорили, был на низкой стадии эволюции и требовал постоянного руководства.

Каждый вечер при «процессе» снова присутствовали Нитья, Розалинда и Уоррингтон, но теперь Кришна принимал Розалинду за свою мать. Эти ночные происшествия с вариациями продолжались до конца декабря.

В эти три недели Нитья, чья жизнь тоже полностью изменилась после трехдневного августовского опыта, каждый день записывал состояние Кришны, а когда «процесс» наконец остановился, свел свои заметки вместе, чтобы иметь связную запись всего случившегося для отправки ее Безант и Ледбитеру. Эти записи составляют сорок семь машинописных страниц четвертного формата. Поскольку Нитья сам не умел печатать, кто-то должен был напечатать их для него — предположительно, старшая сестра Розалинды, теософка, но записи подписаны почерком Нитьи: «Нитья. 11 февраля 1923 года».

И Кришна, и Нитья считали, что «процесс» был существенно важен для приготовления тела Кришны к принятию Господа Майтрейи, Мирового Учителя, и его ни в коем случае нельзя останавливать или прерывать. Кришна не помнил ничего из случившегося, когда он был без сознания, но когда мучительный процесс завершался и он «возвращался назад», он мог пить молоко, сидя с другими (все это время вечером он не ел) и желал узнать, что происходило во время его «отсутствия». Тем не менее, хотя он не помнил о мучительной боли, которую пережило его тело, само тело от нее страдало, и Кришна со временем становился всё более усталым и истощенным. Нитья тоже физически страдал от того, что ему приходилось видеть такую боль, и Розалинда тоже начала чувствовать напряжение.

Вечером 6 октября после обычного сеанса страданий имело место новое явление. Как обычно, Кришне было несколько трудно вернуться в сознание. Нитья записал:

«Мало-помалу энергия начала к нему возвращаться, и он начал говорить слабым шепотом. Постепенно его голос становился сильнее, и когда мы смогли разобрать, что он говорит, мы с удивлением осознали, что говорит не тот Кришна, которого мы знали, а Кришна-ребенок, мальчик четырех лет, а может, и меньше. Он говорил на хорошем английском, но как ребенок, просто, и он говорил о ранних днях своего детства, снова переживая его сцены; он видел три разных сцены своей ранней жизни, и когда он рассказывал о них, мы почти что могли видеть их сами — столь живыми были его чувства и выражения. В первой сцене его мать рожала ребенка. Это был для него страшный шок. И с каждой конвульсией, которую он видел, он стонал и кричал, как это должна была делать она. Снова и снова он говорил: „О бедная мама, бедная мама, ты храбрая, мама“. Затем он некоторое время помолчал, и тут сцена изменилась. Мы оба лежали больные малярией, Кришна и я. Кришна, увидев нас, был очень поражен видом бедных, тощих тел, страдающих от приступа малярии, с животиками, раздувшимися от того, что они съели слишком много риса. Последней сценой была смерть его матери. Он не мог понять, что происходит; он думал, что она больна, и когда увидел, что врач дает ей лекарство, он пришел в негодование. Он начал умолять свою мать: „Не принимай это, мама, не принимай, это какая-то зверская вещь, и от нее тебе не будет ничего хорошего, пожалуйста, не принимай, доктор ничего не знает, он грязный человек, пожалуйста, не принимай это, мама“. И когда наконец она приняла это, он сказал: „Мама, они дают тебе ужасную пищу, они убивают тебя, мама“. А чуть позже, с выражением ужаса, он сказал: „Почему ты так неподвижна, мама, что случилось, и почему папа закрывает свое лицо своим дхоти? Ответь мне, мама!“. И всё это время он ожидал ответа от Розалинды. Но объяснить ему смерть было для нас такой сложной задачей, что мы осторожно разбудили его после того, как он перестал говорить о том, что он видел. Но пока он не проснулся, он был, как четырехлетний ребенок, даже голос у него был детский, и он говорил о себе как о ребенке».

На следующую ночь в конце процесса он снова стал ребенком и говорил о своем детстве:

«Должно быть, он испытывал отвращение к школе, потому что всегда просил: „Мама, мне не нужно идти сегодня в школу, не нужно? Я ужасно болен, мама“. А когда она осознавала, что это отговорка, он говорил: „Мама, позволь мне остаться с тобой, я сделаю всё, что ты хочешь. Если хочешь, я приму касторку, но разреши мне остаться с тобой“. Его отвращение к школе было столь же велико, как его любовь к храмам.

Когда ему удавалось избежать школы, он просил, чтобы его взяли в храм. Внезапно он говорил матери: „Мама, у меня в кармане много маленьких печений, они ужасно хороши“. Розалинда сказала, что рада, что они ему нравятся. Это его очень удивило: „Мама, ты знаешь, ты ведь спрятала коробку с печеньем от нас, я украл их оттуда, я делаю это уже очень давно“. Розалинда старалась стать серьезной, а если ей не удавалось сдержать свой смех, как иногда бывало с нами обоими, он бывал очень обижен и говорил: „Мама, ты всегда смеешься надо мной. Почему ты смеешься надо мной?“. Так что Розалинда серьезным голосом спрашивала, как он думает, хорошо ли красть, и добавляла: „Почему ты говоришь мне это только сейчас, если ты делал это так долго?“. Но его ответ почти сбил с нее всю её серьезность: „Ты видишь, мама, коробка уже почти пустая, и ты уже долгое время подозревала меня, так что я подумал, что лучше будет тебе сказать“. Позже, поболтав много о змеях, щенках и нищих, он говорил о том, чтобы пойти в храмовую комнату, где он видел картину с женщиной, сидящей скрестив ноги на тигровой шкуре. Я смутно припоминал, что это могло быть изображение Безант, и я предложил эту версию. Кришна не знал ее имени. „Кто это? — спросил он. — Она похожа на кого-то, кого я знаю, только она выглядит не так, она совсем другая“. Затем он постепенно проснулся, но даже после этого, если он был близко к Розалинде и она касалась его, он мог впасть в забытье и опять говорить о матери; его голос изменялся. Быстрота, с которой он мог покидать тело, была необычайной».

Теперь я сведу воедино всё, что записал Нитья о детстве Кришны, опуская более длинные фрагменты, в которых описываются его страдания:

«Усилия по возвращению в тело заставляли его дрожать и трепетать долгое время. Эта дрожь так его изматывала, что он потом лежал неподвижно, не в силах говорить или сделать какое-либо движение. Вскоре, когда он начинал говорить, это говорил ребенок, и, поговорив о своем детстве около тридцати минут, он просыпался. После ночи 5 октября это стало обычным порядком событий. Сначала медитация до шести; а когда он с нее приходил, Розалинда была с ним около десяти минут; затем сильная боль и вздохи, а после этого наступал период, когда Кришна был вне тела и мог говорить только элементал.* Затем к 7.30 Розалинда шла в комнату, и дрожь и конвульсии начинались; к 8 часам он мог стать ребенком и мог говорить до тех пор, пока не хотел проснуться, при этом он говорил: „Мама, буди меня, Нитья должен идти в кровать“. Он мог говорить о своем детстве целый час, а иногда даже дольше. Кришна вообще-то не очень разговорчив, но когда он становился ребенком, поток слов был необычайный. Нам, конечно, было очень интересно, что он скажет, так что иногда эти разговоры продолжались до 10. Мы узнали многое о характере Кришны в детстве и его тогдашних интересах... 13-го было очень мало боли. Вначале он немного постонал, но затем была полная тишина, продлившаяся до 7.30. Мы с Розалиндой сидели снаружи, ждали, когда он проснется. Когда он позвал свою мать, Розалинда вошла, и он сразу же начал говорить с нею, как ребенок, полный бесчисленных вопросов, которому много что есть сказать ей... Этой ночью (14-го), когда он стал ребенком, мы узнали, что он видел фей и что была одна особая фея, с которой они очень подружились и которая часто приходила с ним играть. По-видимому, эта фея была очень красивой и имела прекрасное одеяние. Но из уважения к Кришне, когда она приходила играть с ним, она делала себя некрасивой, „в точности, как я“, как выразился Кришна. Он много рассказывал об этой фее и об играх, в которые они играли вместе. 15-го, 16-го и 17-го были мирные ночи, практически без боли. Он рассказывал, как ушел далеко, где ему было очень одиноко. По мере снижения боли он становился ребенком на всё более долгие периоды. В этом его перепроживании детства была некоторая последовательность. В одну ночь он говорил о путешествии в повозке, запряженной быками, а на следующий день он говорил об этом путешествии как закончившемся три или четыре дня назад. Была ли эта связность прогрессивной или регрессивной, я сказать не могу. Он говорил обо мне как о маленьком ребенке, который едва мог ходить и о котором надо было заботиться, и всё это было смешано с идеей о моей теперешней болезни и необходимости отдыха... Ночь 20-го зафиксировала определенный конец страданий... Следующие несколько ночей Кришне велели отдыхать. Мы думали 26-го поехать в Голливуд. Ему сказали, что это хорошо, но сначала ему надо полностью отдохнуть. Так что 21-го, 22-го, 23-го, 24-го и 25-го Кришна отправлялся в постель в 6.30 вечера, сразу же после медитации. Розалинда садилась с ним, и на два часа и даже больше Кришна опять становился маленьким мальчиком, продолжая ту нить разговора, который шел у нас все время. Иногда Розалинда говорила: „А теперь, Кришна, иди немного поспи“. Несколько минут он лежал тихо, а затем говорил: „Можно я поговорю, мама, можно? Тебе не нужно слушать меня, если ты не хочешь, но я люблю говорить“. И он начинал снова. Однажды он рассказал нам, что его подружка-фея была большая болтушка, и мы в шутку спросили его, кто же говорил больше: фея или он сам. Он ответил, что спросит фею и ответит через день. На следующую ночь мы забыли наш вопрос, но он помнил. Он сказал: „Ты знаешь, мама, фея говорит больше, чем я — я всё время слушаю“. И так за последующие пять дней мы узнали о жизни ребенка Кришны. Один из замеченных нами любопытных фактов был следующий: у Кришны не было воспоминаний о том, что происходило в течение дня. Он мог спросить: „Мама, почему ты уходишь днем? Днем ты со мной никогда не говоришь“. И он начинал упрекать ее за то, что она его так оставляет».

__________
* Послание и инструкция могли передаваться через «физический элементал» собственным, взрослым голосом Кришны от неизвестных, невидимых существ, которые, по-видимому, присматривали за ним, чтобы тело не подверглось такому напряжению, которого оно уже не могло выдержать. Нитья и Розалинда слышали, как Кришна сам разговаривал с этими существами.

26-го они были в Голливуде, и до 9 ноября по вечерам ничего не происходило. Но 10-го вечером Кришна опять потерял сознание и превратился в ребенка. Он попросил Розалинду рассказать Кришне, что это может случиться и в любую другую ночь. До 5 декабря Кришна становился ребенком каждую ночь; это прекратилось, потому что Розалинда больше не могла с ним быть, так как ей должны были сделать небольшую операцию носа. 9 декабря они вернулись в Охай и до 7 января повторений вечернего процесса не было. 7-го и 8-го по вечерам он на два часа опять становился ребенком. Это был последний случай.

Хотя маленький мальчик Кришна, говорящий детским голосом, появлялся и во время других сеансов в разные времена и в разных местах, принимая двух других девушек за свою мать, он уже больше никогда не выдавал никаких воспоминаний о своем детстве. Он просто обращался к этим девушкам «Амма», то есть так, как он звал свою настоящую мать. Удивительно, что в этот последний раз он назвал Розалинду «Mother», но это мог быть просто перевод, сделанный Нитьей.

Впоследствии Кришну часто спрашивали, как он думает, что бы случилось с ним, если бы он не был «открыт» Ледбитером. Он без колебаний отвечал: «Я бы умер». Есть лишь одно опубликованное им воспоминание им своего «открытия» — в его дневнике от 1973 года, с. 26:

«Он (Кришна) стоял там, никого вокруг, он один, ни к чему не привязанный и далекий. Ему было четырнадцать или меньше (фактически пятнадцать). И весь этот шум и внезапная важность, свалившиеся на него, были вокруг. Он был центром уважения и преданности, и в будущие годы должен был стать главой организаций и собстввенником больших владений. Всё это и роспуск этих организация были еще впереди. Тамошнее одиночество, потерянность и странная отчужденность были первым и неизгладимым воспоминанием этих дней и событий».

К оглавлению странички про Кришнамурти
К оглавлению теософической библиотеки